Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Общество | Society
Алексей СЕМЁНОВ 18 ноября 2018, 20:30
«Ты – свидетель, привлекший к чужому суду
неразменную эту беду.
Оттого ли, что сталь прорастает ножом
и стеной обороны…».
Иван Жданов.
В действительности, не всё понятно и через несколько дней после происшествия в квартире поэта и литературоведа Виктора Куллэ. Полиция, несмотря на «кровавые раны», уголовное дело возбуждать не спешила, и подозреваемый в вооружённом нападении после посещения полиции ночь провёл дома, а позднее, сидя возле «места преступления», рассказывал телевизионному корреспонденту «Вестей», как дело было на самом деле (по его версии). Сюжет назывался «Баттл в стиле олдскул: встреча поэтов закончилась поножовщиной» («Место битвы - квартира на окраине Москвы. Антисанитария, обувь лучше не снимать…»).
Показали нам по телевизору (РЕН ТВ, «Экстренный вызов 112») и раненого Ивана Жданова, лежащего на больничной койке. «Сильно на него в обиде?» - корреспондент спрашивает о Куллэ лежащего на спине Ивана Жданова. - «Я? Нет. Это я его обидел… Я написал, что никаких претензий не имею, да и всё…»
То, что «живой классик русской литературы» Жданов лежит на спине, в данном случае немаловажно, потому что многие СМИ раструбили: «Иван Жданов попал в больницу с ножевым ранением в мягкое место после конфликта с Виктором Куллэ».
Те, кто заинтересовался «поэтическим спором», могли прочесть слова Куллэ о том, что Жданов ранил себя сам, предварительно спустив штаны. Причём добавив при этом: «А теперь я тебя посажу». Хотя ТАСС, ссылаясь на источник в полиции, утверждал противоположное: «56-летний литературовед Виктор Куллэ сказал полицейским, что ударил ножом 70-летнего поэта Ивана Жданова во время ссоры». Колото-резаная рана тоже будто бы была нанесена в другое место – не в ягодицу, а в брюшную полость (после чего раненый попал в реанимацию).
Таким образом, как минимум сутки нам рассказывали, как было «на самом деле». Никаких элементарных оговорок «как сообщил», «по версии следствия» и т.п.
У Жданова есть такие поэтические строки: «И ты клюв разжимаешь ножом // в ожидании праведной вести…» С «праведными вестями» почему-то дело обстоит не очень хорошо.
Иван Жданов. Лауреат «Новой Пушкинской премии» (2017).
Действующие лица этой истории – люди в литературном мире известные. Достаточно сказать, что имя Ивана Жданова внесено в некую «Британскую энциклопедию поэтов XX века». Это информация с сайта Ивана Жданова. Из русских поэтов там только трое: Борис Пастернак, Иосиф Бродский и Иван Жданов. Нет ни Мандельштама, ни Блока, ни Ахматовой, ни Маяковского, ни Цветаевой… Не говоря уж о Евтушенко или Есенине. Стихи Жданова переведены на 29 языков народов мира. Но никогда о нём не писали так много, как после истории в московской квартире Куллэ в Юрловском проезде.
Писатель и издатель Даниэль Орлов, почитав сообщения в СМИ, в Фейсбуке подробно пересказал версию Куллэ уже без посредничества корреспондентов ТАСС. Все упомянутые фамилии принадлежат известным российским поэтам.
«Вите Куллэ во вторник утром позвонил Амарсана и попросил приютить Ивана Жданова у себя, - написал Даниэль Орлов. - До этого тот останавливался у Вадика Месяца. Витя был не против, в своё время он выдвигал Жданова на Пушкинскую что ли премию и вообще к нему хорошо относился. Жданов приехал трезвый, бодрый. Витя сразу пригласил его поучаствовать в ведении семинара поэзии совместно с Олесей Николаевой. Витя говорит, что всё прошло дивно. У Олеси, кстати, я видел фотографии Жданова на семинаре ещё трезвого. После семинара Жданов сходил на встречу с какими-то якутами, представлявшими в Лите (Литературном институте – Авт.) не то свои новые книги, не то кино какое-то, где Ивану, наверное, налили. И со слов Вити Куллэ, минут через сорок, он, весьма ярко нагрузившись, к 18:30 заявился на вечерний семинар поэзии…»
Упомянутый Амарсана (тот, кто на беду попросил Куллэ приютить Ивана Жданова), как я понимаю, это бурятский поэт Амарсана Улзытуев. О его выступлениях в Пскове я писал дважды (ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ)
Итак, Орлов со слов Куллэ, объясняет, что же предшествовало применению ножа: «Оценив кондицию Жданова (а тот, как выпьет, всегда неуправляем), Витя посадил его в сторонке и ласково попросил подождать пока идут занятия, а потом они поедут на такси к Вите ночевать. «Ты, говёные стихи читаешь при мне, великом поэте Иване Жданове», - в какой-то момент возбудился Иван и стал оскорблять бедную поэтессу. Сорвал семинар. Пришла охрана, и кто–то из администрации Лита. Жданова под руки вывели из литинститута».
Вечер и ночь не пошли поэту (поэтам?) на пользу. «Рано по утру Иван очухался, - рассказывает Даниэль Орлов. - Растолкал Витю и стал требовать бухла. Витя отказал и сослался, что звонила Иванова знакомая и просила не наливать, да и вообще: «Друг мой, тебе дела надо делать». В ответ Жданов стал Витю оскорблять самыми обидными словами. А когда Витя попросил прекратить и отправиться в другую комнату, Жданов пришёл в ярость и жестоко Витю избил. У Куллэ всё лицо в гематомах, я видел в мессенджере, соответственно эти побои потом сняла полиция. Витя прошёл на кухню, взял в руки столовый нож и сказал: «Уезжай, Ваня. Не доводи до греха». Тот кивнул и пошёл в комнату собираться. Долго оттуда не выходил, Витя решил посмотреть, что тот делает и нашёл Ивана у балконной двери с проколотой задницей. Вокруг этого места на ковре всё в крови. Витя спросил: «Ванечка, что с тобой?» «Ага! - зло процедил Жданов, - Теперь я тебя посажу» Ну и ушёл. Через какое-то время приехала полиция, заковала Витьку в наручники, стала проводить все свои полагающиеся следственные действия».
У Виктора Куллэ есть такое стихотворение: «Простой сюжет: поэт и зеркало. // Но что-то ёкает в груди, // когда с утра оттуда зыркает // урод, Господь не приведи…» В такое время суток к зеркалам поэтам лучше вообще не приближаться.
Виктор Куллэ. Лауреат «Новой Пушкинской премии» (2016).
Разумеется, не все поверили словам Куллэ, которые ретранслировал Орлов. В комментариях мы можем прочесть: «Исповедь ангела, я аж прослезился. "Увидев вернувшегося мужа, любовник жены стал чистить ножом апельсин, поскользнулся на кожуре, упал спиной на нож, и так восемь раз"» (Леонид Каганов). Есть и более нейтральные, хотя и не менее язвительные отзывы: «Вот умеют люди жить. Биографию себе делать. Теперь слава обеспечена» (Константин Уткин).
Слава не слава, но книги Жданова и Куллэ действительно в последние дни стали скачивать чаще. «Я приветствую любые формы популяризации современной поэзии», - как написал после поэтической «резни» Александр Шилов.
История получается трагикомическая. Два лауреата «Новой Пушкинской премии» - 2016 и 2017 годов - что-то не поделили («А говорят, что поэзия в упадке. Да это же Серебряный век какой-то! А то и Золотой. Дуэли, рапиры, эспадроны, афедроны, форейторы кричат и прыгают на лошадях», - прокомментировал произошедшее Anton Zhebrauskas).
Самое время процитировать Ивана Жданова: «Здесь глушь затмевает глушь, ветвистую кровь круша, // здесь горсть как черенок упавшего навзничь ножа».
С поэтами такое случается. Как, впрочем, и с водопроводчиками, трактористами, артистами, десантниками, живописцами, хирургами, железнодорожниками… Выпил – и понеслось… Но раз Жданов и Куллэ - поэты, то в качестве ещё одной поэтическо-криминальной истории можно привести случай с поэтом и литературным критиком упомянутого Серебряного века Георгием Адамовичем. Тем более что к Псковской губернии Адамович имел прямое отношение.
В любой истории, пусть и короткой, должен быть отрицательный герой. Когда читаешь о писателе Владимире Набокове, то отрицательным героем неизменно предстаёт крупнейший литературный критик русского зарубежья Адамович, критиковавший Сирина-Набокова за «сделанность», за «искусственность». Хотя, разумеется, Адамович оставил о Набокове и много положительных слов. Но это уже значения не имеет. Об Адамовиче до сих вспоминают примерно так: это тот, кто назвал Набокова «автоматом» и «отталкивающим писателем».
Прежде чем стать влиятельным литературным критиком русской эмиграции первой волны, Георгий Адамович прожил несколько лет в Псковской губернии - в Новоржеве, написав там около двух десятков стихотворений («Как холодно в поле, как голо, // И как безотрадны очам // Убогие русские сёла // (Особенно по вечерам). // Изба под берёзкой. Болото. // По чёрным откосам ручьи. // Невесело жить здесь, но кто-то // Мне точно твердит - поживи! // Недели, и зимы, и годы, // Чтоб выплакать слёзы тебе // И выучиться у природы // Её безразличью к судьбе»).
По поводу новоржевской безотрадности оставил свои воспоминания и поэт Георгий Иванов, приезжавший к Адамовичу в гости и написавший любопытные заметки. При этом надо иметь в виду, что Георгий Иванов в своих книгах часто переплетал правду с вымыслом. Однако самое скандальное упоминание о своём друге Георгии Адамовиче Георгий Иванов к публикации не готовил, и это вроде бы должно придавать скандальному тексту Иванова достоверность. Однако речь идёт не о каких-то скверных привычках или грубых высказываниях. Георгий Иванов рассказывает об убийстве, к которому Адамович якобы имел отношение. Так что относиться к этому надо с двойной осторожностью. Доказательств слишком мало, чтобы признать причастность Георгия Адамовича к убийству некоего нэпмана. Правда, о самом Иванове в связи с этим делом отзывались не лучше.
Слухи, связанные с жестоким убийством, распространялись людьми абсолютно разных взглядов – от Константина Федина до Владислава Ходасевича и Романа Гуля. Но об этом позже. Убийство, если оно и было, случилось в Петрограде в 1922 году, а пока - о Новоржеве, в котором Адамович проработал с 1919 по 1921 год.
В то время многие старались покинуть беспокойную и голодную бывшую столицу Российской империи. Не все сразу же уезжали за границу. Кто-то ограничивался югом страны или же обосновывался намного ближе, в том числе и в Псковской губернии. Это позволяло в случае необходимости быстро вернуться в Петроград (что Адамович периодически и делал).
Георгию Адамовичу было куда уезжать из Петрограда. В Новоржеве жили его дальние родственники, и он там устроился на работу учителем.
О новоржевском периоде жизни Адамовича рассказывается в воспоминаниях Надежды Лухмановой - публициста и драматурга конца XIX – начала XX века. У неё целая глава называется «Новоржев Георгия Адамовича», начинающаяся рассказом об убийстве в 1918 году поэтом Леонидом Каннегисером чекиста Моисея Урицкого. Большевистские репрессии после этого усилились. В последующие месяцы город стали покидать все, кому было куда ехать. «В начале октября, - пишет Надежда Лухманова, - покинула Петроград и Елизавета Семёновна с дочерью Ольгой. В ноябре к ним присоединился и Георгий...» Елизавета Семёновна - это мать Адамовича. В воспоминаниях Лухмановой приводится объявление, опубликованное 16 октября в новоржевской газете «Непогасимое пламя»: «Уроки музыки (рояль) даёт консерваторка старшего курса. Торговая площадь, дом Е. С. Карандашовой». Консерваторка - это Ольга Адамович.
Мать Адамовича устроилась преподавателем французского языка, а сам Георгий Адамович стал преподавать литературу в 1-й школе, а также русский язык и историю в 3-й (на полставки). Ещё одним дополнительным заработком были переводы (Адамович надеялся на созданное Максимом Горьким издательство «Всемирная литература», для чего в Новоржеве переводил поэму Томаса Мура «Огнепоклонники»). Адамович после революции вообще много переводил для «Всемирной литературы» с французского и английского (Бодлера, Вольтера, Эредиа, Байрона). Но и русских поэтов не забывал. «Хожу и повторяю Пушкина «Безумных дней угасшее веселье…» вблизи Михайловского и его могилы…» - написал Георгий Адамович Николаю Гумилёву из Новоржева.
Большое впечатление на Адамовича произвела встреча недалеко от Новоржева - в Холме - с заведующим Внешкольным подотделом. Им оказался Алексей Куропаткин. Тот самый генерал Куропаткин - в прошлом военный министр Российской империи (с 1898 по 1904 год), командующий вооружёнными силами Дальнего Востока в Русско-Японской войне 1904–1905 годов. В конце своей жизни отставной генерал занимался у себя на родине педагогической деятельностью и писал мемуары.
Что же касается Адамовича, то он кроме собственно литературы занимался тем, чем обычно занимаются школьные учителя, - классной и внеклассной работой, в том числе и публичными лекциями. 22 декабря 1919 года в помещении Новоржевского театра был организован первый вечер современной поэзии, устроенный литературным кружком учащихся школ 2-й ступени. Вечер посвятили поэзии Александра Блока. А с февраля 1920 года при Народном университете Адамович регулярно - по 2 часа в неделю - читал лекции «Главнейшие моменты русской истории» и ещё 2 часа - о «Технике художественного слова».
В воспоминаниях Надежды Лухмановой сказано: «Президиумом Новоржевского Университета 2 мая 1920 года в клубе «Коммунар» устроен диспут на религиозную тему. Зал переполнен. Многие приехали из деревень. За религию агитируют священники М. Р. Ратьковский и Каролинский, а также председатель Педагогического Совета Орловский. Против - Г. Адамович и П. Дав. На 9 мая назначен диспут - «Церковь и Государство» и «Отделение школы от Церкви». Но потом настали времена, когда стало не до дискуссий. Вернее, они переместились в кабинеты чекистов.
Первыми покинули советскую Россию мать и сестра Георгия Адамовича. Им удалось весной 1921 года получить латвийские паспорта и переехать в Ригу, а потом во Францию - в Ниццу. Георгий Адамович всё ещё оставался в России, но после расстрела в августе 1921 года Николая Гумилёва (Адамович входил в гумилёвский «Цех поэтов») желание оставаться в России пропало совсем. Возможно, были и другие мотивы, заставившие его спешно уехать из страны. И всё же не так спешно, как можно было подумать. До некоторого времени Адамович говорил, что жизнь его в России устраивает. Советскую Россию Адамовичу удалось покинуть только в 1923 году (он оказался в Германии, а потом во Франции).
Георгий Адамович, прежде чем оказаться на Западе, вернулся из Новоржева в Петроград и обосновался на Почтамтской улице. Эмигрируя во Францию, тётя Адамовича оставила ему квартиру на Почтамтской, 20 - как пишет Иванов, «пьедатер», то есть пристанище. Там и поселились, разделив владение на две части, Адамович и Иванов (жена Иванова Ирина Одоевцева, она же Ираида Гейнике, после ссоры с мужем уехала за границу). Георгий Иванов рассказывал, как бы оправдываясь: «В жизни Почтамтской почти не участвовал». Половину квартиры, в которой жил Георгий Адамович, Георгий Иванов называет: «спальня-столовая-салон. Эстетически-педерастический» (текст Георгия Иванова «Дело Почтамтской улицы» был опубликован в нью-йоркском «Королевском журнале» только в 1997 году и тогда же в «Митином журнале»).
«Одну из наших комнат отдали под жильца «спекулянта Васеньку»…, очень польщённого, что попал в «блестящее общество», - рассказывал Георгий Иванов. - В числе новых друзей оказались Лохвицкий-Скалон, сын Мирры, и некто Б. Ф. Шульц, мой однокашник, бывший гвардейский офицер, теперь скрывавшийся от призыва, голодный, несчастный. Он был первым красавчиком в классе, теперь с горя готовым «на всё». Анонимный племянник своего дяди появился, может быть, при мне, я не помню. Имени его я так и не узнал. «Страшный человек» - называл его Адамович…»
В описаниях «пристанища» Георгий Иванов довольно натуралистичен. Он как будто сам это всё видел своими глазами либо дофантазировал. Особенно это касается сцены убийства и расчленения тела в ванне.
«Новая компания бурно играла в карты и пьянствовала, - написал Георгий Иванов. - До этого Адамович не пил ничего и не держал колоды в руках. Теперь стал завсегдатаем клубов. (Клуб имени тов. Урицкого. Клуб Коминтерна. Пролетарский клуб имени тов. Зиновьева - швейцар в ливрее, весь в медалях, высаживает гостей. Лихачи с электрическими фонариками на оглоблях. Зала баккара. Зала шмен де фер. Рулеточная зала. ...девки, педерасты. НЭП в разгаре). Часто играли и очень крупно и на Почтамтской…»
А потом случилось ограбление и убийство. Сегодня точно можно сказать, что оно действительно было. Но где именно оно произошло и кто убийца?
Версия Георгия Иванова такова: «Труп рубили на куски в ванне, роскошной, белой, на львиных лапах, в кв. 2 по Почтамтской, 20. Клеёнка и корзинка были заранее припасены, но упаковали плохо - в багажном отделении обратили внимание на проступившую сквозь корзинку кровь. Стенки ванной комнаты, разрисованные кувшинками на лазурном фоне, забрызганы кровью, белоснежный кафельный пол залит, как на бойне. Кругом креслица, тумбочки, шкафчики - буржуазный уют конца XIX века. Роли были распределены - один рубил, другой хлопотал с корзинкой. Адамовичу как слабосильному дали замывать кровь. «Страшный человек», племянник убитого, свирепо командовал: - Быстрей! А это что? Поворачивайтесь. И несчастный Адамович в одних подштанниках, на коленках, хлюпал по полу окровавленной тряпкой и выжимал её в ведро, пока другие рубили и впихивали в корзину. Голову решено было бросить в прорубь, чтобы трудней было доискаться, кто убитый. Для упаковки головы подошёл «как раз» дорожный погребец накладного серебра. Голова лежала потом в погребце сутки. Погребец был с ключиком. Адамович закрыл на ключик и поставил пока на прежнее место в столовой лжеренессанс и с люстрой из ананасов».
Георгий Адамович (слева) и Георгий Иванов.
Здесь важно иметь в виду, что Георгий Иванов всё-таки лицо заинтересованное. Слухи припутывали к убийству и его самого. Эти слухи распространял в эмиграции в конце 20-х годов поэт Владислав Ходасевич, с которым у Иванова были очень сложные отношения. Ходасевичу приписывают слова о том, что эмигранты - поэты Георгий Адамович, Георгий Иванов и Николай Оцуп якобы были засланы на Запад ЧК после того, как совершили в советской России убийство нэпмана. Чекисты будто бы их задержали, завербовали и отправили в эмиграцию - шпионить.
Достоверно известно только одно. Жестокое убийство - не выдумка, но привязать к нему, особенно спустя столько лет, кого-то конкретно невозможно.
Этим делом интересовался и продолжает интересоваться Андрей Арьев, в 2008 году в интервью Ивану Толстому на «Радио Свобода» подробно рассказавший о разных версиях преступления и о том, как нашлась заметка из самой популярной тогда в Петрограде «Красной газете», опубликованная 2 мая 1923 года: «Ещё 8 февраля сего года из реки Фонтанки был извлечен железный ящик в котором оказалась завёрнутая в грязные тряпки голова мужчины на вид лет 45 с чёрной бородкой, бритыми щеками, на голове – плешь, с волосами на затылочной части. Одной из характерных примет является то, что во рту жертвы имеются на коренных зубах 13 золотых коронок, по-видимому, недавно выполненных. С головы сделан фотографический снимок. Неопознанная никем голова до сих пор сохранилась и находится в покойницкой больницы имени профессора Нечаева (бывшая Обуховская) для осмотра и опознания. Дело об этом преступлении ведет нарслед 10-го отделения города Петрограда и уголовный розыск». Подробно об взаимоотношениях Адамовича и Иванова и о убийстве на Почтамтской Андрей Арьев написал в большом исследовании «Когда замрут отчаянье и злоба…», опубликованном в журнале «Звезда».
Ирина Одоевцева в декабре 1923 года напечатала «Петербургскую балладу», в которой угадываются мотивы и детали того или похожего убийства: «Вышло четверо их, // Хлопнула дверь – // Улик никаких, // Ищи нас теперь. // Небо красно от заката, // Над Мойкой красный дым // – По два карата // На брата. // Портсигар продадим. // Четверо, // Каждый убийца и вор, // Нанимают мотор. // «В театр и сад // Веселый Ад, // Садовая пятьдесят». Но кто были эти четверо? Стихи – это тот жанр, в котором уж точно не стоит искать улик для уголовного дела.
Так что стихи Одоевцевой про улики – почти неизвестны, в отличие от стихов Адамовича того же периода. «О, жизнь моя! Не надо суеты, // Не надо жалоб, - это всё пустое. // Покой нисходит в мир, - ищи и ты покоя...», - как написал Георгий Адамович в одном из стихотворений «новоржевского цикла».
Так что криминальная история, приключившаяся с русскими поэтами в ноябре 2018 года, меркнет в сравнении с тем, к чему, возможно, в 1922 году были причастны другие русские поэты. В любом случае, обе истории неизбежно стали или ещё станут частью нескольких поэтических биографий.
Весной 2018 года Виктор Куллэ опубликовал об Иване Жданове статью. Называние статьи подходящее: «Иван Жданов. Приглашение к пониманию». Там сказано: «Для меня Жданов интересен в первую очередь умением с неимоверной органичностью, с некоторым чуток эксцентрическим изяществом соединять вещи, на первый взгляд несоединимые…» Похоже, понимания не произошло, зато оказались соединены вещи, на первый взгляд, несоединимые. В меру «высокая поэзия» и низменные страсти.
«Ты – бинт ото всех опозданий на все поезда, // калёное жало от страха и нож от стыда». Это снова стихи Ивана Жданова.
«Ножи от стыда» в России лучше точить как можно реже.
.jpg)