Строгий беспорядок

Александр Стройло: «Только непонятно, для кого я всё это собирался доказывать, кому»

Пожалуй, Александр Стройло – самый известный и «раскрученный» художник современного Пскова. По крайней мере, по частоте упоминаний в СМИ в контексте «Псков, художник» он на первом месте – попробуйте сделать такой запрос в Интернете. Кто-то помнит его гравюры, почти ежедневно появлявшиеся в местных газетах в 1980-е. Опубликовано невероятное количество книг, иллюстрированных им. Забавные открытки на Рождество и Пасху – лучший псковский сувенир, как и альбомы с видами города. Выставки проходят по всему миру, теперь вот – работа в кино с Лунгиным, Месхиевым, Фёдором Бондарчуком, Филиппом Янковским. Успешный и признанный современный «деятель искусства». И одновременно – ценитель псковской старины, её горячий энтузиаст и один из лучших знатоков. Довольно странное сочетание – не находите?

О себе

Александр Стройло. Фото: Александр Тимофеев.

Православное Рождество 2006 года. Два часа дня. У окна стоит спортивный велосипед, по стенам – полки, наполненные папками и книгами. Столы завалены географическими картами, старыми фотографиями, инструментами для гравирования, листами бумаги, кистями, карандашами. Ещё есть чайник и проигрыватель CD.

Всё – в строгом беспорядке.

Классическое логово художника. Псковская мастерская Александра Стройло.

- Давно тут обосновались? Уже как дом родной?

- Да.

- Многие полагают, что Вы из Пскова переселились в Москву. Часто бываете сейчас в Пскове?

- Ну, вот в этом году был в начале года долго, потом приезжал, когда здесь пытались фильм снимать, выбирали натуру.

- А с кем?

- С Лунгиным.

- И что за фильм? Нашли натуру-то?

- Натуру нашли, но снимать тут не стали.

- Вот, кстати, хочу давно понять: Вы всё-таки сейчас «чей»? Вы псковский художник? В смысле – раз подолгу работаете и живёте в Москве, в других местах? Или там только работа?

- …псковский я.

- В наступившем году чаще планируете тут бывать?

- Сейчас сразу четыре компании собрались снимать тут фильмы. Но это, вообще-то, верный признак, что ни одна не будет (смеется).

- Выставка, которая открылась в Поганкиных палатах перед Новым годом – что о ней скажете?

- Собственно, она же должна была три года назад открыться – мы так договаривались. Но получилось так, что эти работы, которые там выставлены, они же все были взяты в последний момент, те, что сверху лежали, «на поверхности» - вот их и взяли. Всё в последний момент было вытащено, и сделали выставку. А вообще не было задумки никакой – как назвать, что именно выставить.

Я вообще-то и смысла не вижу большого в том, чтобы тут эти выставки делать.

- А, кстати, когда у Вас в последний раз в Пскове была выставка?

- Да проходят каждый год. Каждый год кому-то эти выставки нужны. Но ведь сейчас, наверно, вообще количество выставок «зашкаливает» - может, о моей и писать-то смысла нет?

- Ну, это под Новый год, под Рождество сейчас их аж целых семь. А бывают такие недели «диетические», что и вовсе не о чем писать – ничего не происходит интересного.

А последний раз Ваша персональная в Пскове когда была? Я понимаю, что про Вас забыть не получается – то книга новая, то кино, так что постоянно «на поверхности», но вот – выставка?

- Да, постоянно что-то происходит. Как я ни отпихиваюсь. Но ведь во Пскове нет никакого смысла выставки делать, потому что публика на них практически не ходит. Узок круг её, публики.

- Узок круг. Но – ходит.

- Да понятно. Нет, я имею в виду, что если из каких-то коммерческих соображений выставку делать – это всё по-другому надо делать.

- «По-другому» – это вопрос «раскрутки», да?

- Ну да. Делать рекламу этому всему… Это же ведь не проблема – собрать кучу народу, но, поскольку приглашениями занимался музей, то, в принципе, наверно, и пришло – как обычно, сорок процентов от количества приглашённых…

А так я в Михайловском, в Пушкинских Горах выставки делаю, раньше с удовольствием делал в маленьких городах в музеях: в Печорах… и так бы делал и дальше, просто некогда всё. Там мне приятнее.

- Это почему?

- Ну, потому что там ещё труднее с людьми. Там уж совсем никого нет, там хоть какое-то событие для этого городка, для людей, которые там живут. Сейчас не знаю – в Порхове, наверно, музей закроют, в Печорах, скорее всего – тоже…

- А почему Вы так думаете?

- Ну, так у нас же всё к этому идёт. Не в смысле, что решение новой власти, а…

- Тенденция такая?

- Ну да.

Тишина. Из СD-проигрывателя льются звуки «Милосердия Тита» Моцарта.

Я беру со стола какую-то странную размытую распечатку и разглядываю, пытаясь понять, что там изображено. Очень плохого качества чёрно-белое изображение, на полях – какие-то цифры и буквы.

О кино

- А это что?

- Это кадр из фильма. Вот несколько дней не могу распечатать нигде с диска, который привёз из Москвы. Нужно несколько кадров там, а раскрывается только один – не нужный, вот этот.

- Это что, богатырь лежит убитый?

- Это не богатырь, это лежит монах (хохочет). А мне надо, чтобы он плыл на лодочке, сидел и стоял. А кадр, где лежит – это четвёртый, на всякий случай. И нигде не могут помочь, рассказывают всякие истории про Новый год. Мне и качество не нужно особенное – просто нарисовать большие эскизы – будем делать афишу фильма. Уже сделал ряд, уже одобрили, но думал ещё поработать.

- А что за фильм?

- Новый.

- Я понимаю, что новый. А чей?

- Лунгина.

- Как называется?

- Ну, рабочее название – «Остров».

- А знаете, там мой приятель снимался – Максим Гудков. Очень хороший актёр из петербургского театра «Потудань». Они к нам летом приезжали.

- А я на съёмки даже не выехал. Снимали в Кемской волости. Я только присутствовал на пробах на главные роли, этих актёров я знаю и то смутно, и не знаю, отобрали их или нет. А остальных и вовсе не знаю.

- Да. Кстати, на этой выставке, которая в музее открылась, много работ, связанных с кино. Псковская публика очень обрадовалась. Кстати, мало кто знал, что Вы в таком количестве известных фильмов работали художником или ещё как-то сотрудничали.

- Ну и ничего страшного (смеётся). Вот тут был Савелий Ямщиков, я ему позвонил в Пушкинские Горы, говорю: «Савелий Васильевич, приезжайте на открытие выставки», а он мне: «Вот, какой-то фильм вы сняли, гады, там такое то, сё». А я ему говорю: «Ну тогда, Савелий Васильевич, я Вам про другие и рассказывать не буду… (хохочет) – а то Вы меня вообще убьёте!»

- А что это ему так не понравилось?

- Ну ему хоть что-нибудь то должно не понравиться, это же обычная история (смеётся).

- А вообще, это именно в последнее время Вы много стали в кино работать?

- Так дело в том, что просто кино стало развиваться. Если я помню, с начала Перестройки, что делали студии – совсем не густо было народу, фильмов-то чуть-чуть, – то сейчас-то немереное количество этих фильмов. Не хватает людей, чтобы работать там.

- Вы же ведь и снимаетесь. Вот в «Своих» Месхиева – такой полицай классный.

- Да это меня обманом заманили. Мне некогда было этим заниматься совершенно. Дима говорит: давай эпизод снимем, а то никого нет, кроме каскадёров. Один эпизод. Ну, я согласился. А оказалось, потом, что почти все съёмки пришлось на телеге с карабином ездить. А в «Острове» Лунгина – вообще утвердили на роль Игумена. Звонят и говорят: приезжай, тебя утвердили. Я говорю: как? А вот: были же пробы. А это шутка была, меня оператор снял, я согласился, если только я там где-нибудь гвоздик на заднем плане буду заколачивать. Но я в «Острове» ни дня на площадке не появился, в Кемской волости этой. Так что пришлось другого Игумена искать Лунгину.

- А что Вам нравится из современного отечественного кино? Из последнего?

- Я очень мало видел. Вот мне понравилось – правда, я не целиком посмотрел – этот фильм по Гоголю, Лунгина. Правда, его было почти невозможно смотреть, потому что реклама всё время перебивала ужасно. Просто как-то «по хронометражу» - не по логике эпизода, а вот наступает время, отведённое на рекламу – и началось. Смотреть было прямо нереально. А я и не знаю даже, что я смотрел из последних фильмов… Я и «9-ю роту» не видел ещё – только закрытый просмотр предварительный.

- Ну там, «Гамбит», «Советник», «Дозоры», «Жмурки»…

- А, нет. Я вообще про чужие работы ничего не буду говорить. А то мне ещё работать с ними со всеми, может быть... (хохочет).

- А любите кино? Я вот раньше любил очень, а теперь как-то нет.

- Ну, наверно… А что, хорошо – кино. Вообще, всё время по-разному. Вот, я вспоминаю, раньше живёшь в какой-то деревне, работаешь на натуре… И каждый вечер идёшь в клуб. А там – кино. И не знаешь даже, что за фильм будет. Большей частью, как правило – полная мутотень. Ну и все идут, вся деревня, смотрят. Просто тогда меньше развлечений было, а сейчас – больше. Вот и всё.

Ну, а с другой стороны, конечно, кино – это же синтез всех искусств. Вот почему, например, кинозвёзды известнее театральных актёров? И те становятся по-настоящему знамениты, только когда их в кино приглашают.

- Да. А если они ещё петь начнут…

О русской провинции

- Когда я готовился к этому интервью, я набрал в библиотеке Ваших альбомов и вот – готовился…

(Хохот).

… ну вот, и там был один – я его раньше не видел почему-то: «Дым Отечества» называется. Мне страшно понравился – это путевые записки и зарисовки, сделанные Вами на Псковщине. Очень это близко и знакомо – я сам много так путешествовал ещё в конце 1980-х. Приедешь куда-нибудь в страшную глушь…

- Ага, и не знаешь, как оттуда потом выбраться…

- А у Вас теперь совсем, наверно, не получается попутешествовать как встарь по псковским деревням, по усадьбам?

- Нет, почему, случается. Вот кино мы когда снимаем, или ездим натуру ищем – часто езжу.

- Но это же не то, наверно – всё таки много людей, съёмочная группа. А в «Дыме Отечества» так здорово передана эта атмосфера. Одинокие путевые записки.

- Ну так ведь со съёмки можно и уйти. Удрать и работать.

- То есть делаете ещё такие зарисовки?

- Конечно. Так у меня ещё неизданного сколько лежит. Я же постоянно с этим работаю. Вот серия сейчас делается «Кресты и часовни». Планировалось 15 томов. В прошлом году вышли два томика – ради экономии решили маленьким форматом их выпускать. В этом году штук пять, наверно, выйдут. Вот, собираюсь поехать в Эстонию – там есть несколько часовен в тех уездах, которые раньше входили в Псковскую губернию. Буду зарисовывать.

- И как Вы себя во всём этом видите? Вы кто, кем себя ощущаете – «подвижником культуры»?

- Нет, не ощущаю «подвижником».

- А какова мотивация этой деятельности?

- Совершенно непонятная. По-разному. Вот с часовнями, например – я захотел то, что сделано на эту тему у меня, собрать в кучку и издать. И это был мой протест против тех безобразных строений, которые сейчас начали возводить и называть часовнями у нас. Потому что это же удивительно: есть пример народной архитектуры – они не сложные, это, грубо говоря, сарайчик с крестом. Банька. А у нас строят такие вещи – «под Церетели».

Вот это такая была мотивация. Только непонятно, для кого я всё это собирался доказывать, кому (смеётся). Просто собрал в кучку, классифицировал. Книжкой издать это всё сначала и не планировалось. Но вот – появилась такая идея, сказали: «Давай издадим». Я говорю – «Ну, давай». Натянулось ещё работ – вот серия.

- А вот ещё мне кажется – во время этих поездок по провинции – что, хоть иногда и получается так, что приехал – и как в прошлое попал, но в последнее время как-то очень быстро, сразу и вдруг многое стало пропадать и разрушаться. Запас прочности закончился, что ли…

- Ну конечно. Запас прочности уже исчерпался у большинства построек, и природа очень изменилась за последние годы. Никакой ведь хозяйственной деятельности, всё заросло.

- А люди?

- Вот знаете, бывает, в одной деревне стоит часовня, в идеальном состоянии, крыша не течёт, иконы, даже дверь не на замке, даже крест каменный выкрашен, чего вообще-то не нужно делать. А в соседней – всё в руины превращается. А люди те же самые. Такие же.

Потом ведь ещё раньше какие-то школы существовали, учителя, ученики – они ухаживали иногда. Сейчас и они этим перестали заниматься. Вот я жил на улице Набат – там была маленькая братская могила, два или три человека там было похоронено. А ухаживала за ней одна учительница. Потом она то ли умерла, то ли заболела – и всё это срыли. Сейчас на этом месте что-то уже построили, и я не думаю, что останки перенесли. Сделали вид, что ничего не знают.

- Да, а это ведь и есть память, и такие места создают родственное поле города. Кстати, Вам нравится, как меняется Псков?

- Нет, конечно. Потому что он становится типовым городом. А ещё и плохо строят – вон дома по Плехановскому, которые построили первые «новые русские» - они же все разваливаются, мало того, что безобразные. И ведь себе же строили, не советскому государству. Но это не только во Пскове, это везде же так. Раньше люди жили в стареньких домах, надеялись, что переселят их в пятиэтажки. Но как-то об этих домах заботились. А теперь и они все разваливаются – никому не нужны.

- Да. Вот мне, если честно, очень жалко послевоенные дома, которые постепенно сносят, например, на улице Льва Толстого. Они, наверно, неудобные в быту – печки там, сараи во дворе, - и люди, которые там живут, возможно, меня не поймут. Но – всё-таки эти дома похожи на человеческое жильё. Такая неповторимая атмосфера губернского города возникает благодаря им. Как в Вашем цикле «Что имеем». А теперь их ломают один за другим, а на их месте строят такие вот «удобные» и «элитные» дома. А они на жильё не похожи.

- Это очень хорошо было видно в сельской местности ещё в советское время. Когда строили вот эти – не крестьянские, а государственные дома. Они были какого-то нечеловеческого масштаба. Даже если были они и такого же размера, как и раньше, но зрительные пропорции никак не были соблюдены. И они даже от времени не становятся лучше.

- Да. Не обрастают «благородной патиной».

- Ага. (Смеётся).

- Вот мне что нравилось в идее издать «Псков» Спегальского с Вашими иллюстрациями – получилась живая экскурсия по живому городу. Все памятники показаны, но не парадно, а так вот – с людьми, с собаками… «Обросшие» жизнью.

- Кстати, по-моему, никто этого не заметил ещё, а заметят – убьют меня музейные. Я же ведь из текста Спегальского самовольно выбросил всю научную полемику, которой там очень много.

- А Вы и редактором текста были?

- Нет, я не редактировал, но я взял на себя наглость это сделать. Там же идёт скрытая полемика с идеями, про которые все уже забыли. Вообще, ведь Спегальский «испортил» нам все последующие путеводители – потому что его книга практически научный труд, с которого потом все только и переписывали. «Позакомарные покрытия» и всякое прочее – не понимая, что это и к чему. Книжка-то, конечно, замечательная у него.

А сейчас новые путеводители, кстати, мне нравятся. Я не читал, только в магазине просмотрел.

- Этот от «Вокруг света»?

-Да, этот. Я тоже хотел путеводитель сделать, но всё никак. Не хватает времени. Потому что есть ведь много специалистов по разным периода, но вот так собрать всё в кучку…

Или ещё я хотел сделать книжку про разных людей, которые Псков посещали. И сделал такой список – приблизительный – о ком это нужно сделать. Вот, например, генерал Власов. «Нет», - говорят, - про Власова нельзя. Ну почему нельзя? Не писать, плохой он или хороший, но объективно написать, почему он здесь был, что он здесь делал. Про других можно – про Власова нельзя.

- Почему?

- Не знаю. И другие разные вещи, такие же. А всё бы это в кучку собрать – и было бы ничего. Интересно. Где они тут ходили, что они тут делали, в этом Пскове.

Хотел тоже собрать разные прозаические и стихотворные произведения о Пскове или где Псков описывается. Но смотрю – никто этим заниматься не будет.

- Но вот Сашу Чёрного издали. Почти же никто не знал, что он тут жил и писал о Пскове.

- Так его и вообще никто не знает. Особенно раньше не знали – было одно стихотворение в хрестоматии.

Вот сейчас взялся делать иллюстрации к «Мелкому бесу» - потому что там действие происходит в Великих Луках. Из-за Великих Лук только и взялся за это. Ещё хотел Саши Чёрного «Солдатские сказки» сделать – потому что там некоторые истории происходят совершенно точно в Поганкиных палатах. И вообще, есть точные адреса.

- Надо же. А я давно уже читал, и не знал тогда, что он был в Пскове санитаром. И что он тут именно с солдатской жизнью познакомился.

- Саша Чёрный здесь крестился. И своим православием, которым всем надоел (смеётся), обязан Пскову.

- А над чем интереснее сейчас работать: над «Крестами и Часовнями» или над «9-й ротой»? Ведь в представлении многих людей это вещи почти противоположные. По крайней мере, малосочетаемые – тихая скрупулёзная работа, зарисовки провинциальных древностей и поп-культура.

- Так смотря какой интерес. Если эти «Часовни» ни копейки мне не приносят, то за один буклет к «9-й роте» я получу хорошие деньги. Вот и всё. Но мне одинаково интересно делать и то, и другое. Да и не мешает это, даже наоборот – вот тебе ставят сроки жёсткие в кино и ты, чтобы всё хорошо сделать, стараешься и быстро доделываешь предыдущую работу. А потом, одним и тем же заниматься – это тоже надоедает. А когда работал в Крыму на «9-й роте», я там армянские кресты средневековые зарисовывал.

О счастье

- А знаете, Вы производите впечатление человека благополучного. В смысле – счастливого.

- Ну да, у меня всё есть. (Смеётся). Сын вот в институте учится. Работа. Контракты.

О вере и Церкви

- А открытки сделали на это Рождество? С такими смешными рожами? С монахами и богомольцами?

- А я постоянно их делаю. Кстати, о рожах на этих открытках. Постоянно мне сообщают, что кого-то узнали. Хотя я никогда почти не изображаю конкретных людей.

- Архетипы, да? Извините за выражение.

- Ага.

- Но архимандрита Зинона же можно узнать.

- Ну, это исключение. Это портрет.

Кстати, у меня ведь скверные отношения с нашими церковными властями из-за этого тоже. Я ведь был председателем ревизионной комиссии в Мирожском монастыре при Зиноне. И когда вот был этот скандал, я ведь год туда не ходил, не знал даже ничего. Мне даже говорят: вот, батюшка жалуется, чего ты не ходишь, казначейством не занимаешься. А я говорю – так пусть сам зайдёт (смеётся). И вот, когда это всё случилось, мне звонит один знакомый, говорит, что телегу накатали, разгоняют монастырь, - я попёрся ночью туда. Стучу, а меня не пускают. Я говорю: «Да я председатель ревизионной комиссии. Где деньги?» Впустили. Пришёл к Зинону, говорю: «Это же впервые в истории демократической России – разгоняют монастырь».

А тут потом была очень смешная ситуация. Вышла книжка – она задумывалась очень давно. И, собственно, вышла ради одной картинки – «Архимандрит Зинон на этюдах на Святой Горе». И я ему звоню и говорю: «Батюшка, как написать? «по благословению» - не то. Я и благословения никакого не брал, и вообще, это светская затея совершенно». И я придумал такую формулу: «повелением архимандрита Зинона». Непонятно, правда? Он говорит: «Мне-то всё равно, но хуже ведь будет». Я подстраховался, позвонил в Оптину Пустынь, там у меня кум иконописец. Он говорит: «Отлично. Хорошо придумал».

И вот в типографии уже лежала распечатка. И я захожу в «Псковскую правду» к редактору, а он говорит: звонили из епархии, требуют, чтобы Стройло не печатали. Я говорю: «И что?» А мне: «Ещё больше только будем теперь печатать».

- А у нас с каких это пор епархия распоряжается светскими типографиями?

- А вот.

- Вы человек религиозный? Церковный? Верующий?

- Ну да. Как Вам сказать. Да…

- Меня вот в России всегда поражало это настойчивое стремление – религиозное какое-то – сломать старое, чтобы построить новое. Вот я с одним священником разговаривал, так он показывает на иконы и говорит: «Их бы всех нужно сжечь. Они не настоящие». То есть, ему кажется, что они уродливые, потому что «западные» по стилю. А должны быть «древнерусские» - и больше никак. А я думаю: ну не нравится тебе, ну убери на чердак, отдай. Зачем жечь-то? Вон в Пскове в XIX веке чуть не сломали церковь Василия на Горке – по причине уродства и ветхости. Денег не было на то, чтобы ломать. А казался храм уродливым – попам тогдашним.

- Так что далеко ходить за примерами. Вот в Пскове, в конце ХХ века передавали Снетогорский монастырь нашей епархии. А я почему-то оказался в комиссии по передаче. Вот мы входим в Рождественский собор, а наш многоуважаемый Владыка и говорит: «Ну, это мы всё забелим. Это вам всё интересно. А нам это не нужно». Ну, им и не передали. (Смеётся). Вот так вот. Зачем это им. Пусть будут репродукции красивые, в Софрино отпечатанные.

* * *

Иногда думаешь, что вообще-то нет уже живых культурных традиций у нас в стране. Что эта цивилизация погибла – остались только материальные памятники, и они будут использоваться другими какими-то цивилизациями. Вот как римское право у франков или греческая литература у арабов.

А другой раз, посмотришь на открытки Александра Стройло «Поклонъ изъ Пскова» - на рожи эти забавные, что там изображены. И понимаешь, что рожи эти – вечные. Вот – мой город, мой народ. Был и есть. Наверно, и будет.

Беседовал Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.