Тайная свобода

Михаил Ходорковский: «Человеческая свобода — это не почетная грамота, выданная властью»

Дорогие друзья!
Я рад, что события вокруг ЮКОСа и мое тюремное заключение принесли нам возможность поговорить на другом языке - и о другом.

Я искренне благодарен тюрьме уже за то, что она принесла мне новое понимание свободы. Той самой свободы, которая всегда внутри человека. Такую свободу нелегко приобрести, но зато очень трудно отобрать и потерять. Над ней не властны даже милиционеры и прокуроры.

Я исхожу из понимания, что человеческая свобода — это не почетная грамота, выданная властью. И не банковский счет, пополняемый и опустошаемый волей его владельца. Свобода — неотчуждаемый признак человека, такой особый предмет, который или есть — или его нет. Если человек критически зависим от чего бы то ни было внешнего, находящегося вне его личности, он уже несвободен. А зависимость может быть любой: от водки, героина, собственного тщеславия или денег. Когда-то мне, как и многим моим коллегам по крупному постсоветскому бизнесу, казалось, что большие деньги раскрепощают их обладателя, поскольку позволяют ему не думать каждый день о хлебе насущном, а значит — качественно расширяют пространство выбора. Теперь я знаю, что в этом рассуждении есть изрядная доля лукавства. Когда ты вынужден просыпаться и засыпать с мыслью о судьбе своих капиталов, это уже зависимость, а значит — рабство.

Ради безопасности денег и я вынужден был ограничивать себя в высказываниях и действиях, то есть вести себя как раб. Теперь, к счастью, это время позади.

Свобода в моем понимании — это прежде всего неоспоримая возможность человека мыслить безо всяких внутренних ограничений и действовать сообразно своему нравственному кодексу. В этом смысле любые политические институты есть лишь оформление стремления человека к свободе, но никак не источник таковой. И в самой что ни на есть недемократической среде человек иногда может быть куда более свободным, чем в условиях самой широкой демократии. Вспомним «тайную свободу» Пушкина, свободу «по-советски» Высоцкого. Они ли не были носителями почти запредельной свободы, свободы по-русски? А наша философия конца XIX — первой половины XX века — она ли не манифест глубинной свободы? Даже в самые мрачные сталинские времена отечественная культура породила немало выдающихся образцов настоящей свободной мысли, независимого высказывания. Здесь, кстати, уместно задать себе вопрос: а много ли было создано подобных высоких образцов в шумное время после распада СССР, когда казалось, что отныне можно все, доступен всякий запретный плод — стоит лишь протянуть руку?

Потому, какова бы ни была политическая система в нашей стране, во все времена в России существовала свобода и свободные люди. Она была, она есть, она никуда не исчезнет.

Важно, на мой взгляд, что свобода — это не в последнюю очередь право человека быть самим собой. А самим собой можно ощущать себя лишь в своей культурной среде. Защита своей уникальной среды — это тоже борьба за свободу. Тот, кто не хочет считать гамбургер вершиной кулинарного искусства, имеет право этого не делать. И потому свободу нельзя импортировать, ввезти в страну, как технологию или сырье. Свобода не может быть инженерным или коммерческим проектом, нельзя нарисовать бизнес-план обретения свободы и надеяться на то, что он будет механически выполняться, — теперь я в этом глубоко убежден.

Что же касается русской революции, то она всегда была — и остается — опасной игрой на грани безграничной русской свободы и столь же необъятного русского рабства. Русский человек всегда радикален и зачастую маргинален — и в положительных, и в отрицательных своих проявлениях. И потому понятие «революция» для него священно, даже если формально он контрреволюционер. Недаром сегодня страна едва ли не бредит революцией, хотя никаких объективных предпосылок к ней пока что не наблюдается.

Но я не собираюсь участвовать в этой игре. Потому что революция в России — это всегда большая кровь. Ответственность перед нашими детьми требует не допустить крови.

Я собираюсь — в тюрьме и после нее, если Бог даст дожить до момента освобождения, — заниматься созданием и развитием проектов, где будут культивироваться правильные представления об этой самой свободе. Явной и тайной. Где люди получат подлинные возможности для реального творчества, проявления солидарности и взаимоподдержки. Как бы ни был затаскан этот термин, я назвал бы это гражданским обществом.

Спасибо за ваши письма.

Михаил ХОДОРКОВСКИЙ.
«Большой город», № 09 (135).