От барокко до Марокко

О новом в музыке, старом в психике и судьбах человечества в целом

Что значит «неформатная музыка»? На клубной сцене музыканты играют по нотным листам. Вы идете слушать аккордеон, флейту, мандолину, виолончель, готовясь к умиротворенной, умилительно-красивой атмосфере Средневековья, а попадаете в круговорот бурных, эмоциональных и очень современных звуков. В общем, ни в какие ворота...

Клуб Тир – пожалуй, единственное место в Пскове, где можно встретить действительно неформатную музыку. А группа Вермишель Orchestra – одна из немногих, кто ее играет.

Объяснить словами, что такое Вермишель Orchestra, как уверяет лидер группы, аккордеонист и композитор Сергей Щураков, совершенно невозможно. Те, кто никогда не слышал этой музыки, считают, что это что-то похожее на Аквариум, где долгое время играл Сергей. Олег Шар, игравший с Вермишелью в Тире 17 января, - действующий музыкант Аквариума.

Но ничего подобного. Вермишель – особое блюдо.

В ожидании, когда можно будет отведать деликатеса, я беседую с музыкантами, музыканты беседуют со мной, все беседуют друг с другом.

Сергей представил мне коллег: Наташа Марашова, мандолина, Юля Рычагова, виолончель, Михаил Иванов, бас-гитара, Григорий Булгарин, один из директоров группы. Все, как уверяет Сергей, в скором времени – кроме него самого – станут профессорами.

- Как подобрались такие необычные инструменты – мандолина, виолончель?

- То, что было под руками, то, что нравилось – такой принцип. Я играл в Аквариуме, и мне очень нравилось звучание флейты. А потом я случайно купил мандолину – вместе с Машей, моей сестрой. (Маша Щуракова до недавнего времени играла в Вермишель Orchestra – авт.) – и мне так понравился звук...

- Вы как-то приспосабливаете старинные инструменты для современных концертов?

- Конечно. Тут еще, как это ни тривиально звучит, многое зависит от материальной базы. Когда материальная база позволяет нам, мы используем все ресурсы. Когда нет – то нет.

- Сергей, а что можно сказать об идейной базе вашей музыки?

- А ее очень сложно выразить словами, потому что мы играем инструментальную музыку. Очень сложно что-нибудь придумывать.

- А какие мысли приходят вам в голову, когда вы играете? О чем вы обычно думаете?

- Знаете, ну вообще-то... О деньгах.

- О деньгах? – дружное хихиканье собеседников заставило меня насторожиться, - О каких деньгах?

- О самых разных!

- О гривнах, старинных таких, - раздался со стороны новый голос.

- Вот, кстати, хочу вам представить, – Сергей «вывел на свет» еще одного музыканта, - Илья Розовский, наш замечательный гитарист. Он как раз приспосабливает свой старинный инструмент к современным концертам – это я на ваш предыдущий вопрос отвечаю, – приспосабливает посредством включения акустической гитары в электрическую сеть.

- Вот это, кстати, - добавил замечательный гитарист Илья, – тоже мысли, которые появляются во время музыки!

- Как получше приспособить! – пояснила Наташа, которая тоже включает в сеть свою мандолину.

- А вот интересно, - Сергей посмотрел в мою сторону, - о чем вы думаете, когда слушаете музыку?

- Смотря какую музыку... Но это совсем другое! Я никогда не играла музыку, поэтому не подозреваю, что чувствует человек, который играет?

- Начнем с того, что вы говорили «думает», а не «чувствует»!

- А я потому так говорила, что «думает» еще можно облечь в слова, а вот «чувствует» – далеко не всегда!

- То есть, вы имели в виду некий внутренний процесс?

- Да.

- Понятно. Собственно говоря, чтобы о чем-то думать во время музыки, нужно сначала научиться это делать. Я вот не умею думать.

- Как же так?

- Ну вот так! И, смею сказать, подавляющее большинство людей тоже не умеет. Смею вам сказать это откровенно, но не имея в виду ни вас, ни присутствующих.

- Я склонна с вами согласиться. Но дело в том, что каким-то образом этот процесс все-таки происходит... Причем практически с каждым.

- Безусловно, он происходит. Но это не значит, что человек думает. Я бы так сказал: что-то в нем думает, но не сам он.

- Помнится, г-н Юнг высказывался подобным образом. Он отмечал, что первобытный человек не мог быть вполне уверен, сам ли он рождает мысль, или мысль появляется в нем извне. Вы считаете, ничего с тех пор не изменилось?

- Я считаю, что не человек рождает мысли. Он просто называет их своими, своими – поскольку он их переживает. Я думаю, что истинная природа человека – это безмолвие.

- А как безмолвие выражается в музыке?

- Я не имел в виду, что знаю, как это происходит! У нас тут зашла речь о природе человека – я думаю, этот вопрос мне не по зубам.

- Думаю, мне тоже. Давайте вернемся к вещам тривиальным. Вы упомянули, что думаете о деньгах, но что именно вы о них думаете, так и не рассказали...

- Я же пошутил!

- Какое уж тут «пошутил»! Рассказывайте!

- Я думаю, что деньги являются объединяющим началом в любом творческом процессе, во всем, что мы делаем, и вообще получается, что деньги выступают движущей силой. По крайней мере, если не в России, то в Америке точно.

- Знаете, хочется вам поверить, но эта ваша ехидная улыбочка...

- Простите, простите! – Сергей смутился и оправдывался под общий дружественный хохот, - Постараюсь в следующий раз не улыбаться!

- Народное мнение склонно объединять музыкальные коллективы в некие идейно родственные «семьи». У вас есть своя музыкальная семья?

- Даже не знаю. Нам часто говорят, что мы похожи на Jetro Tull. Но у меня подобные утверждения вызывают улыбку иронии. Наверное, так говорят потому, что у нас есть флейта.

- Наверное, кто объединяет, тем легче сказать, - добавляет Наташа, - А музыкант сам себя ни с кем не объединяет.

- А в целом, как вы себя ощущаете в мире остальной музыки?

- Не знаю, хорошо это или плохо, но мы точно стоим особняком. Я не хочу сказать, что мы какие-то особенно уникальные, но так получилось, что мы не входим ни в какие музыкальные группировки, потому что играем инструментал, это не джаз и не пойми что.

- Что вы слушаете сами?

Сергей заговорил с видом человека, которому давно хотелось высказать все, что он думает по этому поводу:

Вот Илюша недавно мне дал послушать Пэта Мэттани (Pat Metheny), - поэтому я подозреваю, что Илюша слушает Пэта Мэттани. Мне нравится очень разная музыка. Если зайти, посмотреть, что на полке стоит, то там можно найти все, от барокко, до...

- До Марокко! – вставил Илья.

- Можно и так сказать, от барокко до Марокко, - более точное определение Сергей искать не стал, а направил указующий перст на своего остроумного коллегу: - Он Шнитке слушает, Светлана! Он просто боится сейчас об этом сказать!

- Сергей, так вы же тоже слушаете! – вступилась за Илью виолончелистка Юля.

- Ну я... Мне что-то нравится, что-то нет...

- А если говорить о временных периодах, что предпочитаете – музыка 60-х, 70-х, 90-х?

Илья:
- Когда я только начал знакомиться с музыкой, первое, что меня потрясло, это была музыка The Beatles. Можно сказать, они дали толчок к тому, что я вообще стал играть. До этого я музыкой не занимался, у меня дома было практически невозможно ее услышать.

- Я посмею вас уличить, – строго сказал Сергей. - Вот вы говорите «The Beatles, The Beatles, вот кем я стал», а бакенбарды-то у вас, как у Элвиса Пресли! Поэтому простите меня, некоторое противоречие имеется!

- Бакенбарды, как у Пушкина... - надулся Илья, а я поспешила перейти в менее дискуссионное русло:

- В извечном споре The Beatles и The Rolling Stones – вы на чьей стороне?

- Ну, я The Rolling Stones не очень слушал, - признался Илья. - А вот The Beatles я слышал практически целиком в то время. Потом была музыка более поздняя – Led Zeppelin, Deep Purple, а потом я долгое время не слушал такой музыки, слушал всякую разную другую, а теперь опять накупил себе и Pink Floyd, и Led Zeppelin. The Beatles не купил. Нет, купил – фильмы.

- А вот я вам могу сказать, что Наталья, например, – я не знал этого, но догадывался! – слушает Shakti.

Сергей продолжал раскрывать пристрастия своих друзей.

- Да, я слушаю Shakti, - Наташе не оставалось ничего иного, кроме как чистосердечно признаться. - Я вообще люблю этническую музыку.

- Наташа, я вам еще хочу сказать: вы очень любите слушать Пако де Люси (Paco de Lucia).

- Да, люблю! Но при этом я люблю послушать и мюзиклы! И классику, и совершенно разнообразный спектр, от барокко до... до Марокко!

- Я что хочу сказать, - Сергей сделал серьезное лицо. - Вот, Светлана, не кажется ли вам, что наши музыканты обладают некой музыкальной неразборчивостью? Нет чтобы, как нормальные люди, слушать: вот барокко и все! А ведь нет, разбрасываются...

Илья принял удар на себя:

- А может, мы не очень разбрасываемся, может, это просто музыка?

- Ну вот возьмите Юлю, например...

- Она тоже слушает музыку! Не чтецов, не драматических актеров...

- Юля учится в консерватории, а играет рок-музыку. Почему – не понятно...

Постойте-ка. Не надо переходить на личности:

- В целом, как вы считаете, есть предел эклектичности? Какая-то граница, где надо сказать: все, баста, хватит смешивать!

Илья:
- Наверное, это как класть сахар в чай – каждый на свой вкус. Пока он не перестанет растворяться...

Сергей:
- Вообще уже много лет очень сильна эта тенденция к смешиванию, в музыке особенно.

Илья:
- Но мне кажется, что это уже отходит, это что-то прошлое, не веет свежестью от этого, не веет новизной.

- А от чего сейчас веет новизной и свежестью? Может сейчас появиться что-то принципиально новое, как в свое время появился джаз, рок-н-ролл?

Наташа:
- Мне кажется, нельзя так прогнозировать – новое же всегда появляется неожиданно!

Сергей:
- Но вот ты сейчас что-нибудь чувствуешь? Я лично не готов ответить на этот вопрос.

Наташа:
- Сейчас мне кажется, что нет. Но невозможно предугадать, когда появится что-то новое, чего никогда не слышали. Это всегда неожиданно. Оно потому и становится «новым», что его никто не угадывал.

Мне оставалось только молча соглашаться, прислушиваясь к мнению профессионалов. Например, Ильи:
- Я тоже не готов сказать, что я сейчас услышал что-то потрясающе новое. Но, по-моему, какие-то отдельные вещи появляются. К примеру, несколько лет назад была одна композиция на альбоме Пэта Мэттани совершенно потрясающая. Может быть, необразованность сказывается или что-то еще, но она меня вдохновила. И сильно.

Сергей:
- Вы только не подумайте, что мы играем что-то похожее на Пэта Мэттани. Для меня вообще все эти американские штучки...

- Вы патриот, Сергей?

- Да.

- Славянофил?

- Нет. Просто я с большим скепсисом стал относиться к экспансии западной культуры.

- А об отечественной культуре что думаете?

- Глубочайшая культура, могу сказать.

- Прошлое имеете в виду или нынешнее?

- Нынешнее тоже. Потому что, то самое значительное, что было в прошлом, осталось и сейчас, оно никуда не делось.

- Хорошо. Приведите-ка примеры...

- Пожалуйста! В прошлом: Серафим Саровский, Сергий Радонежский. Феофан Затворник. Сейчас: Силуан Афонский, Сафроний Сахаров, Антоний Сурожский, Иосиф Исихаст. Самое глубокое, что только может быть.

- Сергей, вы оптимист или пессимист? Вы склоняетесь к тому, что человечество движется к своему закату, или к тому, что все будет хорошо?

- Это во многом зависит и от человечества тоже, как я считаю. Человечество не совсем однородно. Допустим, есть западная цивилизация, которая тонет в бездуховности, потому что там слишком высокий уровень жизни, так? В России проблемы другого рода. Я бы сказал так: если человечество обратится к истинным ценностям, то есть к духовным, тогда, конечно, ни о каком закате речи быть не может.

- Уж не буду спрашивать, какие у человечества шансы...

- Ну откуда же мне знать такие вещи!

- Потому я и ставлю вопрос так: вы оптимист или пессимист?

- Оптимист. Я считаю, что человек должен быть оптимистом.

Директор Григорий Булгарин вздохнул и добавил:
- Оптимизм есть обязательное условие, если ты сегодня хочешь заниматься неформатной музыкой.

А потом прошел концерт, который, надеюсь, добавил Григорию оптимизма. Ибо зрители были в полном восторге, не щадили рук и глоток своих и долго не желали расходиться, дважды вызывая группу на бис. Бурные, продолжительные аплодисменты не смолкали, пока последний из музыкантов не скрылся за кулисами.

Концерт, считает Сергей Щураков, это лучшее средство поведать о Вермишель Orchestra. Так и есть, только вот пересказать это потом совершенно невозможно.

Светлана ПРОКОПЬЕВА.